Шаман (СИ) - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Чуть учащённей дыша, Рольф с недоумением спросил:

— Но зачем, Горан? Я же сказал, что не смогу снять твою боль!

Девушка при названном имени скосила глаза на человека в белом. Но выражение её лица, пусть и плохо видимое из-за полусумрака, в котором она стояла, не изменилось.

— Почему тебе должно быть хорошо, если мне больно? — тихо, всё с той же ненавистью оскалившись, выговорил Горан.

Не глядя, он протянул руку назад. Девушка положила свои пальцы в его ладонь — и он резко дёрнул её к себе, не глядя. Её лицо оказалось рядом с его, и Горан повернулся к ней. Поцелуй был таков, что девушка охнула и застонала — от боли. Но при том при всём она всё же сумела поднять руку, чтобы погладить его по щеке…

— Подожди нас здесь, дорогая, — бесстрастно сказал Горан и поднялся. — Мы поговорим с этим упрямцем в той комнате.

Охранники подтолкнули Рольфа к комнате, где он только что утолял голод. Горан тяжело встал и пошёл следом. Уже в комнате насторожённый Рольф заметил, что Горан встал у двери, прикрыв её таким образом, чтобы оставалась чуть заметная щель.

… Девушка в чёрном присела на подлокотник кресла. Не успела устроиться поудобней, как пронзительный, дикий крик коротко ударил по её ушам. Она вскочила, сжимаясь так, словно ударили её саму, притиснув ладони к щекам. Вся бравада и презрение, которое она чувствовала к беззащитному человеку, слетели мгновенно. Сама дыша быстро и ощущая ужас, она, не моргая, смотрела на дверь в ожидании следующих криков.

Но криков больше не последовало. Зато вышел недовольный Горан — она поспешно отняла ладони от лица. Постоял, не глядя на неё, напряжённо сжавшуюся, и бросил:

— На прислугу надеяться… Передоз. Отрубился от одного только… Дорогая, тебе плохо?

— Нет, со мной всё хорошо. — Она попробовала сказать это привычно ледяным тоном, но не смогла. Лишь понадеялась, что он не заметил этого.

— Надо будет найти препараты, который смогут удерживать его в сознании, — пробормотал Горан словно про себя. — Идём, дорогая.

Они вошли в лифт, вознёсший их на верхние этажи прекрасного особняка.

Пока поднимались, девушка, слишком углублённая в свои мысли, не разглядела, как тяжело и оценивающе смотрит на неё человек в белом, которому она в последнее время только не поклонялась.

… Нужные препараты нашлись к вечеру. И пара снова спустилась в подвал дома.

И девушка снова сидела на подлокотнике кресла, правда, на этот раз изо всех сил зажимая уши. Обрушившийся на её слух звуковой ад оказался слишком невероятным. До сих пор она считала, что испытала столь сильную боль, когда её били несколько человек, что она имеет представление о ней. Но теперь воображение, которым она отнюдь не была обделена, в красках живописало, что может испытывать человек, чью боль искусственно увеличили в несколько раз.

Несколько раз она порывалась сбежать, но оставалась на месте, задыхаясь от жалости, слушая и уродуя лицо плачем, который с трудом давила в себе. Когда крики смолкли, она некоторое время недоверчиво вслушивалась в звенящую тишину. Но вот из комнаты вышел Горан.

Этого промежутка времени, между смолкшими криками и его возвращением, ей хватило, чтобы вернуть себе внешнее безразличие.

— Кети, пора ужинать, — равнодушно сказал Горан, и оба вошли в лифт, где она снова не заметила, как странно смотрит на неё хозяин.

… Через три дня она не выдержала.

Она вернулась в подвал уже поздним вечером, когда в особняке угомонились все — и хозяин, и прислуга. Никто не противился её решению спуститься в пыточный подвал, а Горан не знал о её желании — так она самонадеянно думала. Она набила карманы своего привычного готского наряда всем тем, что посчитала нужным для пленника.

В громадном зале, где одиноко стояло кресло, света почти не было. Нужную комнату она разглядела, благодаря открытым дверям лифта. Страшно труся, Кети осторожно подошла к двери, как всегда приоткрытой. Пленника она в течение этих дней не видела, так что перед входом в комнату глубоко вздохнула, стараясь быть спокойной. Придерживая дверь, она проскользнула в комнату. Здесь резал глаза тусклый, но достаточный для зрения свет.

Пленник лежал на полу, у стены, спиной к ней, боком, вытянув вперёд одну руку — вторую будто спрятав под себя. На нём только джинсы. Спина и руки — в безобразных пятнах ожогов. Словно грязь — на татуировках, опоясывающих его узкое, сейчас отощавшее тело. Длинные волосы местами будто прилипли к каменному полу — сухие, слепившие их в космы пятна на них были совершенно понятны даже девушке.

Кети быстро подсчитала: сначала, после посещения подвала, состоялся привычный ужин (на котором кусок снова в горло не лез), потом она и Горан слушали классическую музыку по вирт-экрану. Затем каждый занимался своими делами в своей комнате. В частности, она пыталась играть на гитаре, но пальцы вздрагивали — и даже трагически красивые мелодии, которые обычно так легко складывались, после первого же аккорда обрывались — от смутного ощущения, что так нельзя, так нечестно. О стихах говорить нечего: она не могла придумать даже ритмичную строку. Всё это было часа полтора назад.

Полтора часа он лежит на полу? На холодном полу?

Она подошла ближе и присела перед телом на корточки.

В сознании ли он? А если в сознании, действует ли ещё тот препарат, который усиливает боль? И почему?… Почему Горан продолжает… издеваться над этим мужчиной, когда тот чётко сказал, что не умеет снять эту боль? Почему Горан не пользуется лекарствами — теми, которые обезболивают? Чего он добивается?